Великие умы современности ломают головы в поисках ответа на вопрос, как обустроить Россию, а 42–летний президент компании ZENDEN Андрей Павлов, создавший за 20 лет самый динамичный обувной холдинг в стране с объемом продаж более 10 млн пар в год, размышляет, как ее, страну, обуть. Не подумайте дурного: в буквальном смысле. В правильном.
О традициях, Александре Суворове и клюкве
— На Руси традиционно встречают по одежке, а в вашей фирме, надо полагать, в первую очередь обращают внимание на ноги: во что человек обут?
— Лично я предпочитаю смотреть в глаза: не бегают ли? А потом уже перевожу взгляд на ноги. Хороша ли обувь, нова ли, чиста ли? Профессиональная привычка. В действительности обувь многое может сказать о хозяине, поэтому она давно перестала быть для меня лишь безликой частью гардероба.
— И вы, Андрей Васильевич, готовы, не побоюсь этого слова, обуть всю Россию?
— Этот слоган придумали в 1990–е годы другие люди, но могу с ним согласиться. Разумеется, с некоторыми оговорками. Без негативного подтекста, который у нас порой вкладывают в слово "обуть".
— Как "обувная" идея пришла вам в голову?
— Случайно.
— Так бывает?
— У меня получилось… Как говорит Владимир Путин, везет тому, кто везет.
— Тогда давайте с начала, с вашего детства. Босоногого, надо полагать?
— Не сказал бы. Не было мое детство ни голодным, ни босоногим. Сколько себя помню, всегда имел трудовую копейку. Лет в пять уже разносил телеграммы по Токсово, помогал маме–почтальону. За хорошую новость адресаты могли и рубль отвалить. Заработанное аккуратно складывал в копилку–свинку…
А родился я в селе Петровском Приозерского района Ленинградской области. Первое время мы жили в деревне Ромашки на берегу Вуоксы, речки сказочной красоты. Говорят, легендарный кооператив "Озеро" базируется где–то неподалеку, но я не проверял.
Недавно, к слову, наш холдинг стал спонсором футбольной команды "Тосно", играющей в Первой лиге и рвущейся в топ–дивизион. Дань моим детским воспоминаниям по Ленобласти.
Во второй класс я пошел уже в Поддорье. Это Новгородщина. Отцу предложили возглавить районный узел связи, и он согласился, поскольку неподалеку находилась его родная деревня Заручевье. В Поддорье я провел следующие 10 лет жизни. На лето перебирался в деревню. Если где–то на земле и есть рай, то там, в Заручевье.
Нас у родителей было трое. Кроме меня есть младшая сестренка Маша, а старший брат Алексей погиб в 27 лет. Если взять мое поколение да с карандашом пройтись по списку одноклассников и друзей детства, окажется, что половины мужиков нет на белом свете. Паленая водка, наркотики, аварии в пьяном виде, драки с поножовщиной, тюрьма, зона… Банально и, увы, печально.
В принципе и я мог не дожить до своих лет. Мы с пацанами регулярно шастали по лесам, где в Великую Отечественную шли жестокие бои, искали старые боеприпасы, ржавые патроны, вытапливали из них тол на кострах. Чуть ошибся — ба–бах! Мне повезло, уцелел, хотя и побило немного. Другим досталось больше.
Чем знаменит наш край? В соседнем районе родился пионер–герой Леня Голиков, его имя в советское время знал любой школьник. Из этих мест в блокадный Ленинград в феврале 1942 года ушел партизанский обоз. Двести двадцать подвод, груженных зерном, крупой, мясом, маслом… Как они по немецким тылам преодолели 300 верст до Питера, перешли линию фронта? Загадка!
— Поддорье от Заручевья далеко?
— Двадцать один километр. Летом ходил пешком, зимой бежал на лыжах. Милое дело! Встал в колею — и вперед! Только успевай отталкиваться. Самая большая неприятность, если вдруг прошла машина и песок по дороге раскидала. Суши весла! По целине лыжню прокладываешь или снимаешь лыжи и идешь на своих двоих.
— Родители спокойно отпускали одного?
— Другое время было. Советское, безопасное. По крайней мере никто не отводил меня за ручку в школу. Пара километров разве расстояние для деревенского мальчишки? Лет с пяти мы принадлежали сами себе. И ничего, выросли. А сейчас страшно ребенка на детскую площадку во дворе отпустить без присмотра.
Раньше в Поддорском районе жило тысяч десять народу, сейчас, даже по официальным данным, осталось в два с лишним раза меньше — 4172 человека. И это на 3 тысячи квадратных километров, где смогли бы разместиться 150 таких государств, как княжество Монако… Думаю, если пересчитать, и 4 тысяч жителей сегодня в районе не отыщешь. Дай бог, тысячи три наберется. Часть людей прописана по селам, но давно уехала в другие края в поисках лучшей доли. Поддорье — самый малочисленный и бедный район в области. Работы нет, тем, кто окончательно не махнул на себя рукой, нечего там ловить. Молодежь при удобном случае бежит в Москву, СПб, Великий Новгород или Старую Руссу. Это ближайший населенный пункт, до него 60 верст. Как говорится, дорога накатанная. Уехавшие почти никогда не возвращаются назад. Билет в один конец.
Жаль. В России много красивых мест, не спорю, но у нас они особенные. Лет тридцать назад создали Рудейский природный заповедник для сохранения и изучения болот южной тайги, спасения редких и исчезающих растений, птиц. В принципе можно было бы организовать модный сегодня экологический туризм, придумать другие, не слишком затратные, но эффективные программы, чтобы получать живой доход в местный бюджет и создавать рабочие места. Только кто будет этим заниматься? Власть палец о палец не ударит, я уже проверял, когда 3 года назад попытался что–то сделать для Поддорья. Устал смотреть, как район медленно, но верно загибается, без громких слов о благотворительности и социальной помощи решил помочь делом. Наивный! Столкнулся с дикой коррупцией, влез в жесткий конфликт с командой губернатора, потратил кучу личных денег, ничего не добился, плюнул и ушел.
— Капитулировали?
— Как говорится, не дождетесь! Перегруппировка сил. Шаг назад, чтобы сделать два вперед.
Удивительно, но за два с половиной года при своем опыте и возможностях не смог добиться и десятой доли того, что планировал. В конце 2016–го новгородские СМИ начали писать, будто Павлов приехал, чтобы денег заработать, извлечь коммерческую прибыль или, на худой конец, попилить казенные бабки. Хотя в первый же год я зарегистрировал в Поддорье фирму, выписал себе 100 миллионов рублей дивидендов, чтобы на месте заплатить НДФЛ, сверх этого вложил еще кучу собственных средств в ремонт и восстановление социальных объектов. А в ответ услышал, что я, оказывается, вознамерился сделать политическую карьеру и покушаюсь на место главы района. Предел мечты! При условии, что годовой бюджет Поддорья составляет 147 миллионов рублей и львиная доля суммы идет на здравоохранение и образование…
Почитайте, к слову, доктрину Даллеса, где сказано о России: "В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого…"
Если интересно, потом подробнее расскажу, с чем мне пришлось иметь дело на малой родине.
— Вижу, задели вас земляки–чиновнички за живое.
— Еще бы! Поддорье особая страница в моей биографии, проведенные там годы стоят особняком.
После десятого класса я поехал поступать в филиал Московского института физкультуры в Великих Луках. Отдал документы на отделение футбола, на котором когда–то учился самый титулованный российский футболист Дмитрий Аленичев. Умные люди советовали идти на легкую атлетику, мол, там больше шансов. Но я был молодой, не хотел отказываться от мечты. Ну и завалился на первом же экзамене. Точнее, меня отсеяли вместе со всеми чужаками, оставив лишь своих. Поначалу я вообще не понял, что произошло. Мы пятнадцать минут побегали с мячом, поиграли в футбол. Нам сказали: спасибо, все свободны, списки допущенных до следующих экзаменов вывесим. Свою фамилию я там не нашел…
На 15 мест претендовали 53 человека, в том числе 14 воспитанников великолукской детско–юношеской спортшколы. Плюс сын тренера команды из соседнего города. Вот они–то и поступили, а остальных отшвырнули в сторону.
Было обидно. Лет с десяти я серьезно увлекался футболом, участвовал в турнире на приз клуба "Кожаный мяч", играл на первенство области за местную команду "Заря". Мы сами косили поле, известью рисовали разметку, подсыпали в штрафной площадке опилки, чтобы вратарям было мягче падать, из старых китайских термосов мастерили защитные щитки, привязывали их к ногам резинками от трусов. У меня были шестишиповые советские бутсы, потом где–то увидел модные "адидаски" с белой подошвой и тринадцатью шипами и запал. Не успокоился, пока в Великом Новгороде не достал себе такие же. Нас тренировал Яков Магомедкеримов, фермер–дагестанец. Классный был мужик, нереальный трудяга. В 1980–е годы он выиграл конкурс на лучшее фермерское хозяйство и получил право на покупку "Москвича–412". Это было событие для села!
Дядя Яша много мне дал. Он любил спорт и детей, даже не знаю, что больше. Погиб в начале 1990–х, когда я служил в армии. Рассказывают, местные бандиты подстроили аварию и насмерть сбили Магомедкеримова. Он им мешал…
Строго говоря, Новгородская область — одна из самых криминальных в стране. Была да, пожалуй, и остается. Дагестан с Чечней отдыхают. И бандитский Петербург в придачу. У нас даже выходили книжки с не менее красноречивыми названиями: "Новгородское Чикаго" и "Финал новгородского Чикаго".
Край, повторяю, бедный, затерянный между Москвой и Питером, вот и дрались за любой кусок, включая самую маленькую и скромную палатку. Авторитеты подмяли под себя Новгород, никому свободно дышать не давали. Без разрешения братвы люди не могли спокойно купить машину в личное пользование. Не утрирую! Погуглите в Интернете, сами увидите. Когда торговая сеть "Эльдорадо" попробовала зайти в город без спроса, ей магазин сожгли. И никто концов не нашел. Скорее, даже не искал. Нескольких директоров торговых точек расстреляли за излишнюю самостоятельность. В 2005 году я хотел купить площадку, чтобы открыть на ней магазин. Так собственник не мог продать мне помещение, старшие товарищи запретили. Да что вспоминать? Грустно это все…
— Мы забежали вперед, Андрей Васильевич. Вернемся к вашему неудачному поступлению в вуз.
— Когда я пытался сдать вступительные экзамены, дядя Яша учился в Великих Луках, получал второе высшее образование. Он и подсказывал: иди на легкую атлетику, где недобор. Мол, через год переведешься на отделение футбола. Тем более что в беге я тоже показывал неплохие результаты. У меня была такая физподготовка, хоть в марафон следом за кенийцами запускай.
Но я привык идти к цели кратчайшим путем, напрямую. Собственно, и сегодня ничего не изменилось. Не признаю обходных маневров и сделок с совестью. Работаю честно. Всегда. С детства пахал как черт. Регулярно лет с восьми, наверное. У нас было фермерское хозяйство. Сено косил с отцом и братом. Начинал с самой маленькой косы, с "пятерочки". Городские, наверное, не знают, что косы делятся по размеру: пятьдесят сантиметров — "пятерочка", шестьдесят — "шестерочка" и так до "девяточки". Чем длиннее коса, тем больше размах и шире прокос. Летом часов в пять утра разбудят, и идешь, пошатываясь и поеживаясь, по свежей росе. До восьми машешь: вшить–вшить–вшить! Потом солнце высоко поднималось, отец уходил на службу, а мы принимались за домашнее хозяйство: надо было накормить–напоить коров, телят, поросят, птицу… Мама работала агрономом в колхозе имени капитана Масловского. Не слышали эту фамилию?
— Не приходилось.
— Герой Великой Отечественной войны, ленинградец. В 1944–м его послали уничтожить немецкие склады с боеприпасами и ГСМ, которые размещались недалеко от Поддорья. Гавриил Павлович понимал, что идет на верную смерть, и в ночь перед уходом на задание написал завещание, адресованное маленькому сыну Юре. Оно пронизано любовью к Родине, посвящено тому, как стать настоящим патриотом. К счастью, письмо капитана Масловского сохранилось. Раньше знал его почти наизусть. И сейчас перечитываю в трудные жизненные минуты, это добавляет мне сил, мобилизует…
Процитирую по памяти несколько строк: "Ну вот, мой милый сын, мы больше не увидимся. Час назад я получил задание, выполняя которое живым не вернусь. Этого ты, мой малыш, не пугайся и не унывай. Гордись такой гордостью, с какой идет твой папа на смерть: не каждому доверено умирать за Родину… Славному городу Ленина — колыбели революции грозит опасность. От выполнения моего задания зависит его дальнейшее благополучие". Ну и так далее.
А главный кумир в моей жизни, не удивляйтесь, Александр Суворов, великий русский полководец. Он участвовал в сорок одной битве и во всех одержал победы. Другого такого военачальника в истории не было. В рабочем кабинете у меня висит карта России и два портрета Суворова на противоположных стенах. Чтобы всегда мог видеть перед глазами Александра Васильевича…
В детстве я перечитал все книжки о войне, которые сумел найти. Кроме "Воспоминаний и размышлений" маршала Жукова — эти мемуары в нашу сельскую библиотеку не дошли. Много лет моей настольной книгой был сборник "Герои Советского Союза". Зачитывался рассказами о подвигах Ивана Кожедуба, Лени Голикова, Зои Космодемьянской, Александра Матросова. Открывал на любой странице и не мог оторваться.
— Отец так воспитывал?
— Знаете, это было мое желание. Я же возглавлял отряд "Поиск". В семи километрах от Поддорья есть мемориальное кладбище Самбатово, на котором похоронено восемь с половиной тысяч человек. В два раза больше, чем нынешнее население района. Там много безымянных могил. Мы как могли ухаживали за кладбищем, наводили на нем порядок. Наш отряд был прикреплен к 379–й Режицкой стрелковой дивизии, мы встречались с ветеранами, помогали. Тогда ведь практически на каждом доме в селе красные звезды были нарисованы, чтобы все знали: тут живет фронтовик. Я успел и октябренком побыть, и пионером, даже в комсомол вступил на закате советской эры. Школу окончил в 1991–м году и августовский путч встретил на болоте.
О путче, топях и болотах, ананасах и самоволках
— В каком смысле?
— В прямом. Говорю же: с детства я много работал и почти не отдыхал. Некогда было, да и не хотелось особенно. Если ты не бездельник, в деревне всегда есть чем заняться. Весной — в апреле–мае — можно лозу драть. Кору деревьев используют в химической, кожевенной промышленности для дубления кож, еще каких–то надобностей. Надерешь телегу лозы, высушишь, сдашь и 500–600 рублей в кармане.
Плюс чистили канавы вдоль дорог, рубили кустарник да бурьян, траву косили. Если участок заросший, запущенный, за километр канавы могли заплатить 150 рублей. Но пока пройдешь 100 метров, десять потов сойдет. Тяжелая работа! Попробуйте простоять в полусогнутом состоянии весь день: к вечеру спина отвалится, рук–ног чувствовать не будете.
В фермерском хозяйстве мы выращивали бычков, сдавали на мясо. Еще я зимой дрова колол, летом делал срубы для бань. Метра три на четыре.
Брали с отцом делянку в лесу, сами пилили, корчевали, вывозили. Потом отец помогал подготовить бревна, разложить по периметру и уходил на работу. А я садился и по очереди закатывал их лебедкой. Положу одно в "лапу" или в "чашечку", за следующее принимаюсь. Топориком тюк–тюк–тюк. Семь–восемь бревен за день подогнал — и нормально. В принципе я самостоятельно справлялся, без посторонней помощи. Срубы мы дачникам в Питер продавали.
Но самое прибыльное — сбор клюквы на болотах. Два с половиной рубля за кило. Собрал двадцать — 50 рублей твои. Милое дело! Мой максимальный заработок за день — 80 рублей. Рабочие на заводе столько за месяц получали.
Конечно, труд адский. Встать часов в 6 утра, протопать по лесу километров десять, уйти в болота и весь день ползать на карачках в грязи и слякоти, собирая ягоду. У меня был специальный совочек, подгребал им клюкву и скидывал в трехлитровый бидончик. Когда тот наполнялся, пересыпал в заплечный мешок. Наберешь 25–30 килограммов и шагаешь те же километры до пункта сдачи. Просеял, взвесил, сдал, деньги получил, поглубже в карман спрятал и домой — отсыпаться.
К шестнадцати годам я выглядел натуральным спецназовцем, вымахал под метр девяносто, сил было немерено, здоровье перло наружу!
Может, помните, раньше в школе проводились соревнования, когда суммировались набранные всеми очки? Учеников делили на команды, брали, допустим, по десять мальчиков и девочек и считали: отжимания, подтягивания, приседания, сгибания для пресса. Со мной было бесполезно тягаться. Однажды начал выполнять упражнение в середине урока и закончил на перемене. Все уже устали за результатом следить: трехсотый раз… четырехсотый… пятисотый… А для меня после марш–бросков на болота это были семечки, ерунда!
— И когда же вы впервые заступили на клюквенную трудовую вахту?
— В 12–13 годков. И до совершеннолетия, пока в армию не призвали.
— Куда заработанное тратили?
— Помню, поехал в Старую Руссу на рынок, купил за 300 рублей джинсовую куртку–"варенку". Крутая вещь по тем временам! Деньги тяжело доставались, но тратились легко. Конечно, все до копейки я не спускал, что–то обязательно отдавал родителям. Лет в шестнадцать начал строить себе дом в Поддорье. Отец помогал. Думал, вот вернусь из армии, заживу деревенской жизнью под своей крышей.
— Только вы, Андрей Васильевич, таким работящим уродились или ровесники не отставали?
— По–разному, честно говоря. Лешка, брат, царствие ему небесное, отлынивал часто. Да и пацаны особо в бой не рвались. А мне скучно было без дела. Не будешь ведь до ночи футбольный мяч гонять или на печи валяться, правда? Учился я нормально, без троек. Особенно историю любил, учебник зачитывал до дыр. Помню, классе в седьмом прочел 214 книжек за год, установив рекорд нашей библиотеки. Мне даже грамоту дали. Но я не думал о каких–то специальных достижениях, читал в охотку.
Допустим, ушел на целый день овец пасти и к вечеру две книжки проглотил.
— Так вы еще и пастухом были?
— Ну да, пас частное стадо, когда наступала очередь нашей семьи. Скажем, два раза по три дня за лето. Маме с папой некогда, брат сачковал, сестру одну не отпустишь. А я сразу соглашался. Мне нравилось. Загнал овец куда–нибудь подальше, чтобы на колхозное поле не забежали, и сидишь, книжки читаешь. Если дождь начинался, забирался под навес. Я ко всяким условиям привычный.
— За клюквой компанией ходили?
— Могли с братом, с мамой. Но в одиночку мне даже больше нравилось. Брал немного еды — колбасу, картошку, хлеб, компот — и уходил на весь день в болота. Знаете, я сейчас понимаю, что ничего не боялся. Даже самому странно.
— А утопнуть могли?
— У нас, конечно, топи не те, что в фильме "А зори здесь тихие", но люди гибли, пропадали с концами. Ушел и не вернулся. Где его сыщешь в трясине?
Я тоже проваливался, но в таких ситуациях важно голову не терять, быть внимательным, смотреть, куда идешь. Обычно ведь дорогу гатят, бросают вперед рубленые ветки, молоденькие деревца. Если шагнул мимо и ухнул в воду, надо не дергаться, а максимально раскинуть руки–ноги, сбросить с себя лишнее и потихоньку выбираться. Опасные места в любом случае лучше обходить стороной.
Когда три года назад я решил подсобить району, постоянно летал туда на вертолете. С воздуха смотришь: сплошные непроходимые болота. Жуть! Попадешь — не выберешься. Хотя, справедливости ради, я в них не доходил. К счастью.
— Комарья на болотах, наверное, тучи?
— Не особо обращал на них внимание. Больше вреда от мошки, больно кусает, выгрызает кусочки кожи. Когда косили траву, надевали марлевые маски, защищали лица. Ходили как шейхи из Арабских Эмиратов. Только с косой в руках вместо четок.
— Вы не закончили рассказ, почему ГКЧП на болотах встретили.
— К августу 1991–го я уже провалился на экзаменах в институт, точнее меня грубо отодвинули в сторонку, чтобы не болтался на пути у тех, кому студенческие билеты заранее выписали. Ждал призыва в армию, а пока время было, зарабатывал деньги на ягоде. По закону клюкву разрешалось собирать с 1 сентября, но мы уходили на пару недель раньше.
— Не вы ли, Андрей Васильевич, уверяли, что всегда зарабатываете честно? А тут, понимаешь, почти браконьерство!
— Все–таки сбор ягоды до старта сезона и "черная" охота — разные истории, не сравнивайте! Да и клюква — не медведь или лось. Назовем это легким нарушением. 65 километров в час при ограничении в шестьдесят. Даже штраф за превышение скорости не положен, все в рамках допустимой погрешности…
Словом, пока в Москве грандиозные события происходили и люди у Белого дома баррикады строили, я в Заручевье сидел, точнее по болотам болтался. Некогда мне было новости слушать и "Лебединое озеро" по телевизору смотреть. Ничего толком и не заметил. Вроде только возник ГКЧП, а вот уже и нет его.
Зато второй путч я пережил полноценно, как раз в Москве служил.
Призвали меня в Первую отдельную бригаду охраны Минобороны и Генштаба. Сейчас это Семеновский полк, который базируется у метро "Тульская".
— Вас взяли туда за гренадерский рост и стать?
— Именно. Учебку проходил в Зюзино, но это была формальность. Главное, чему нас учили, — умению красиво маршировать по плацу. Ну, и Уставу караульной службы, конечно.
Помню, в августе 1992–го попал в караул в штаб Воздушно–десантных войск в Сокольниках. Аккурат на День ВДВ.
— Генералы в тельняшках и голубых беретах купались в фонтане?
— Круче! Ждали министра обороны Павла Грачева, он ведь десантник, и в честь дорогого гостя открыли центральные ворота в старинном особняке, где располагался штаб. Меня поставили в парадной форме у главного входа, и я простоял там 6 часов. Приветствовал высоких чинов. Волновался, конечно. Молодой солдат, пацан, по сути, а вокруг золотопогонные генералы… Ровно надо мной горел какой–то старинный фонарь, так напек голову, что я уже не знал, куда деваться. Стоять–то надо прямо, не отклоняться.
Поначалу все шло чинно, потом приглашенные напились на банкете и начали скатываться по лестнице к моим ногам. Один полковник не докатился, на коленях дополз до тумбочки, говорит: "Слышь, боец. Сейчас министра будут выносить. Проси у него тельняшку. Классный подарок на дембель!" А я стою, думаю: "Какой там дембель? Мне еще служить и служить!"
— И что? Вынесли министра?
— Под руки пьяного вывели. Галстук развязан, голова висит, сзади охранники бегут с сумками еды…
Когда караул сменился, разводящий сказал нам: "Можете подняться в банкетный зал. Разрешаю поесть и забрать все, что осталось". Такие команды дважды повторять не надо. Мы рванули по лестнице. Мама дорогая! Ветчина, бананы, ананасы… Напомню, это голодный 1992–й, полный развал всего. Я таких продуктов раньше не только не ел, многих даже не видел в натуре. Нас в части кормили пюре из крахмала. Словом, мы оттарабанили в караульное помещение полную коробку всяких деликатесов, а там уже навалились. И потом дружно слегли. Животы скрутило с непривычки. Сразу классика вспомнилась:
"Ешь ананасы,
Рябчиков жуй,
День твой последний
Приходит, буржуй!"
Короче, веселая служба была. Главные объекты Минобороны охраняли. Сейчас проезжаю мимо какого–нибудь штаба, вижу часового на входе и думаю: вот так и я когда–то стоял.
— А с дедовщиной как?
— Куда без нее в те лихие годы? Тогда всю грязь со дна подняло. Люди дрались за выживание.
Хотя до смертоубийства у нас не доходило. Все же часть особенная, да и базировались мы в центре Москвы, недалеко от Даниловского рынка.
— Увольнительные давали?
— Обязательно. В первую пошел на Красную площадь, потом обычно гулял с парнями по городу.
А в октябре 1993–го, когда в Москве объявили чрезвычайное положение и ввели комендантский час, я находился в… самоволке. Ушел из части и не вернулся к вечерней поверке. Я ведь к дембелю уже готовился, а параллельно вовсю занимался… бизнесом.
Началось все случайно. Как у меня часто происходит в жизни. В один из штабов привезли гуманитарную помощь, и ушлый прапорщик решил толкнуть ее налево. Обратился ко мне с деловым предложением: "Возьмешь партию брюк? Продам тюк". Я скооперировался с двумя сослуживцами и купил 50 штук за 100 долларов.
Привезли мешок в бригаду охраны. Сначала думали, что оставим себе на дембель, с другими "дедами" поделимся. А потом смотрим: товар американский, совершенно новый, с лейблами. Хоть сейчас выкладывай на прилавок. Ну мы и отправились на вещевой рынок ЦСКА.
Прикинули: по какой цене продавать? Давай по 10 баксов. Первые пять штук улетели в считаные минуты. Эге! Набросили еще пятерку. Все равно разметают. Подняли цену до двадцати. Берут! А если по тридцать? Тюк ушел за час.
С первой партии мы заработали тысячу долларов. Колоссальный навар, большие деньги для 1993–го! У того же прапорщика выкупили оставшуюся гуманитарку, потом переключились на другие товары. И — пошло–поехало. Какая тут армия и служба? Последние полгода я вошел в тему. Командиру роты каждый вечер вручались две бутылки водки. Одну он забирал себе, второй, думаю, делился с комбатом. Отцы–командиры были довольны, а я — свободен. Утром — в самоход, вечером — обратно в часть. Главное — вернуться до переклички. Выпускал меня с территории и впускал внутрь земляк из Новгородской области, служивший в комендантской роте. Мы с ним заранее время оговаривали.
Думаю, я сбегал в сотню самоволок. И разу не попался! Все было реально, как в разведке. Где–то по–пластунски, где–то — короткими перебежками. Через месяц я снял комнату у бабульки в доме напротив КПП. Заходил, переодевался в гражданку и отправлялся по своим делам.
Со мной еще два пацана промышляли — Алексей и Володя. Втроем веселее. Да и подстраховка какая–никакая. В конце мы совсем обнаглели, нюх потеряли. Вот в начале октября 1993–го продолжали ходить в город, хотя в Москве уже было неспокойно. По улицам патрулировали военные, нарваться на проблемы было проще простого. Вечером возвращаемся, а нас ждет записка, что в бригаду не зайти. Везде стоят офицерские посты, все входы–выходы наглухо перекрыты, у ворот — мешки с песком и пулеметы.
Сидим у бабушки и понимаем, что угодили в дезертиры. Часть поднята по боевой тревоге, поставлена в ружье, а три солдата пропадают неизвестно где. Трибунал и уголовная статья гарантированы. Что делать? Настроение — сами понимаете. Кому охота вместо дембеля оказаться на скамье подсудимых?
Только под утро нам дали коридор, и мы с территории соседней инженерной части пробрались к себе в бригаду. Чудом проскочили! В 7 часов рота вышла на утреннюю пробежку, тут мы незаметно и влились в стройные ряды. Командир потом, конечно, сказал все, что думает о нас, ему же пришлось прикрывать наше отсутствие на поверке.
— Таких хитро… э–э… как бы повежливее сформулировать?.. хитромудрых солдат, наверное, в бригаде больше не было?
— Ну почему же? Кто–то "толкал" армейское имущество, продуктами с кухни торговал — мясом, маслом. Солдат грабил. Мы из части ничего не уносили. И еще забавная деталь. КПП нашей части выходил в 3–й Павловский переулок. Это здание можно увидеть в фильме "Солдат Иван Бровкин", когда ребята выезжают на дембель. Рядом — Павловская улица и Павловская больница. Чуть дальше — улица Павла Андреева. А я — Андрей Павлов. Знак или совпадение? Как бы там ни было, но года через три первую свою московскую квартиру я купил в доме номер 17 по 2–му Павловскому переулку. Здание постройки XIX века с четырехметровыми потолками.
Вот так круг замкнулся…
Но сначала нужно было демобилизоваться из армии. Нас вывезли на Арбат в здание Минобороны, загрузили в подвалы. Сидели там и ждали, чем катавасия закончится. Когда путч подавили, бригаду вернули в казармы. Потом в часть приехали ребята в кожаных плащах, судя по всему, кагэбэшники, и выдали солдатам море денег. К каждому подходили и вручали пачку банкнот. "За поддержку конституционного строя и президента Ельцина". Бум–бум–бум! Мы только глазами хлопали. Точную сумму не назову, но помню, что много. Даже для меня, проворачивавшего какие–то сделки. Но почему–то не дали офицерам, лишь солдатам и сержантам. Мы, ясное дело, скинулись для командиров. По–братски.
После этого началась дикая вакханалия. Деньги у всех на руках, девать их некуда, только по тумбочкам да по матрасам рассовать. И пошло воровство… Я–то свою "премию" сразу из части вынес, у бабульки на съемной квартире припрятал.
Из–за путча дембель задержали на месяц, домой отпустили в конце ноября. Я приехал в Поддорье, навестил родных, но уже понимал, что там не останусь. Пару недель отдохнул и обратно намылился. А что было делать в деревне? Опять клюкву собирать да срубы для бань строгать? Или водку с мужиками пить? Я долго не употреблял спиртное. Хотя дед наливал стопочку домашнего самогона, когда мне еще лет шесть или семь было. Мы же сами гнали. Не на продажу — для себя. Бидоны хлебным мякишем заделывали, чтобы брага забродила. Русская печка, змеевичок… Как у Гайдая в фильме "Самогонщики". Лешка, брат, любил хлебнуть свежей бражки, а я противился алкоголю. Душа не лежала…
В общем, покрутился я в деревне и уехал в Москву. Там деньги можно было тогда делать из воздуха. Руку протяни и возьми, если не ленивый.
Расскажу про самый крутой проект того периода, которым до сих пор горжусь. Как я стал "дистрибьютором" "Макдоналдса" в "Лужниках".
Искал, что продавать, хватался за все. Бумагой торговали, скотчем, прочей ерундой, а потом скучно стало. Суеты много, толку мало. Однажды я с ребятами зашел перекусить в "Макдоналдс" на Пушкинской. Тогда это было реально круто. Как сейчас в мишленовский ресторан к Дюкассу сходить. Мы вкусно поели, и тут я предложил: "А почему бы нам в "Лужниках" не продавать бургеры?"
На следующее утро купили двадцать бигмаков, отправились на рынок, подошли к торговым рядам: "Народ, горячая еда. Налетай!" Не успели открыть сумку, как все раскупили. Ну, мы опять рванули на Пушкинскую за очередной партией товара. Брали за доллар, отдавали за два.
Через день за одну ходку привезли уже 100 бигмаков. Товар разошелся за полчаса. Стало понятно: вот она, жила. Если не золотая, то позолоченная.
Осталось решить техническую сторону вопроса. "Макдоналдс" ведь не заточен на оптовые продажи, там работают с индивидуальными клиентами. Что мы сделали? Приезжали к открытию, к 9 утра, первыми врывались в зал и заказывали сразу по сотне бургеров. Каждый. Итого — 300 штук за заход. Конечно, это вызывало шок у персонала в "Макдоналдсе", приводило к коллапсу на кухне. Нам пытались отказать, не обслуживать, но формальных причин для этого не было. Мало ли, какие у людей аппетиты, для кого они покупают. По сути, весь ресторан работал на нас. Мы аккуратно укладывали бургеры в обложенные чистыми войлочными портянками коробки из–под обуви, а те — в большие брезентовые армейские сумки. Загружались под завязку и — в метро. Через 20 минут уже были в "Лужниках".
Дело пошло отлично, правда, долго оно не покатило. Во–первых, появились конкуренты. Идею ведь не запатентуешь. Бабушки с тележками на колесиках тоже наладились брать заказы. В "Макдоналдсе" окончательно сошли с ума. Раньше три товарища с сумками прибегали, а теперь — десяток с разных концов Москвы… Как саранча. Но хуже другое.
Мы схлестнулись с наперсточниками, работавшими в "Лужниках". Они поняли, что могут поживиться, и решили отодвинуть чужаков в сторону. Как–то выцепили меня, сказали, что теперь буду под ними. Я послал подальше. Предупредили: "Пожалеешь". По неопытности не поверил. А на следующее утро приехал в "Лужники", меня взяли под белы ручки, аккуратно уложили на асфальт между грузовиками и спросили без предисловий: "Жить хочешь?" Я кивнул. "Тогда забудь про свои бутерброды. Ищи другую тему".
Ну, я и пошел. Искать.
— Быстро нашли?
— Знакомые, которых подкармливал из "Макдоналдса", еще раньше советовали заняться обувью. Могла быть одежда, но получилась обувь. Никакого рационального объяснения этому нет. Так вышло. Решил попробовать. И, видите, задержался уже почти на четверть века.
Говорил же вам: дело случая…
О лихих 1990–х, футболе и валянии дурака
— С чего начинали?
— Показали компанию, в которой можно брать товар, обеспечили место, небольшой лоточек, где я стал торговать.
— Сами за прилавком стояли?
— Поначалу да. Потом объем увеличился, я поставил в "Лужниках" первый грузовик с обувью, посадил продавцов, снял склады. Шаг за шагом…
Магазин на Люсиновской ул., 68, в котором я когда–то брал водку для командира роты, купил Олег Медведев, владелец компании "М. Шуз", в ту пору крупного игрока на обувном рынке Москвы.
Поскольку я по–прежнему снимал жилье по соседству, пошел знакомиться. И вскоре торговал в "Лужниках" обувью "М. Шуз".
Уже через год появились деньги, смог приобрести 60–метровую квартиру, сделал евроремонт, поставил джакузи, купил Audi A8. Правда, не новую, но мне казалось, что почти дотянулся до звезд…
Компанию я зарегистрировал в 1997 году. В июле будем отмечать двадцатилетие. Сначала это был рабочий стол в чужом офисе, потом комната…
Со временем стал размещать заказы на российских обувных фабриках. До того покупал готовую продукцию у других, а теперь начали шить для моей фирмы. Торговать продолжал в "Лужниках". Нанимал реализаторов, арендовал помещения. У меня много точек было. Взял охрану, чтобы по башке не схлопотать ненароком. Вооруженный водитель, два–три телохранителя за спиной… Иначе никак. Обороты росли, а деньги тогда возили в больших хозяйственных сумках. Если едешь по делу, обязательно берешь мешок с наличными. С поставщиками всегда рассчитывался сам, никому это не передоверял.
— Обошлось без приключений?
— Куда без них? Несколько раз попадал в неприятные истории. Выходишь с рынка, садишься в такси, охнуть не успеваешь, как с двух сторон подлетают архаровцы, ножи под ребра суют: где деньги? Я никогда ничего лишнего с собой не брал. И дорогие наручные часы не носил. Жизнь одна. Не дай бог, проломят голову из–за какой–нибудь безделушки. Оно мне надо? Тогда много народа погибло по глупости. Из–за кэша в карманах и золотых "котлов" на запястье. Мой Breguet в сейфе лежит. Так надежнее.
Не понимаю коллег, которые с ностальгией говорят про девяностые. Мол, поднялись, на ноги встали… Я о том времени ничего хорошего не скажу. Беспредел и беззаконие, криминал и стопроцентная коррупция. Сегодня позабылось, но тогда всем, кто пытался что–то сделать, приходилось действовать вне правового поля, на свой страх и риск. Что же тут хорошего? Всё налом, всё по–черному, весь бизнес завязан на какие–то схемы с выходом на бандитов, ОБЭП или РУБОП. Хрен редьки не слаще…
— И вас "крышевали"?
— Ну смотрите: в "Лужниках" платили за торговые точки. Аренда грузовика с контейнером включала в себя в том числе защиту от "левых" наездов.
Кому именно откатывали наверху, я не интересовался. Там шли свои терки и разборки. Меньше знаешь — спокойнее спишь.
У меня охранники даже в машинах с обувью сидели. Было такое агентство Strong в "Лужниках", которое возглавлял бывший офицер бригады, где я когда–то служил.
Однажды у нас украли обувь, а мы нашли воров. Далеко идти не пришлось, они на соседней площадке стояли и торговали краденым. Мы вежливо попросили вернуть деньги. Говорят: "Приходите через час". Пришли, забрали свое, и тут же нас упаковали, арестовали за вымогательство.
— Кто?
— Петровка, 38. Московский уголовный розыск. Якобы им сигнал поступил…
Деваться некуда, просидел я ночку в 135–м отделении милиции на Малой спортивной арене. "Добрый" следователь честно смотрел в глаза и спрашивал: "Ну, что вам: шесть лет с конфискацией или восемь без?" Говорю: "Давайте шесть. Все равно нечего конфисковывать". Переживал, конечно, врать не буду.
А как иначе? Мне 23 года только исполнилось, загреметь по глупости в тюрьму совсем не хотелось.
— И что в итоге? Откупились?
— Утром пришли хорошие люди, сказали следователю, что парень погорячился, больше так делать не будет. Ну, меня и отпустили. Потом, правда, братва немного накостыляла по башке, чтобы не лез не в свои дела.
— Так вы же вроде все правильно делали, собственные деньги вернуть хотели?
— Надо было сказать пацанам, они сами во всем разобрались бы, без нашего участия. А я решил встрять. Вот и получил наглядный урок…
Тогда "трудовые конфликты" решались просто: дали по голове — и концы в воду. В буквальном смысле. Непонятливые исчезали из поля зрения раз и навсегда.
— Что было дальше, Андрей Васильевич?
— Постепенно мы начали выходить из тени, стали рассчитываться по безналу, через банковские счета.
Потом я купил обувную фабрику в Обнинске, построил еще одну в Боровске.
Увеличили производительность. Развивались, активно наращивали оборот.
В 1998 году я придумал марку Zenden. Сидел в Париже, смотрел матч чемпионата мира по футболу с участием голландской сборной, в которой играл полузащитник по фамилии Зенден… Помните такого?
— Даже имя могу назвать: Будевейн.
— Вот! Мне он нравился, успел поиграть за сильные клубы — "Челси", "Барселону". Слово показалось подходящим, в честь Зендена и назвал компанию.
— А голландец в курсе?
— Пока нет, но при случае обязательно расскажу.
— Вдруг авторские права предъявит, процент с прибыли потребует?
— На этот случай имеется алиби: в Голландии и Германии есть города Зенден. А если говорить серьезно, мода на иностранные названия для российских обувных компаний пошла с тех же девяностых годов.
Это не слишком патриотично, но на туфли Carlo Pazolini народ всегда реагировал лучше, чем на продукцию фабрик "Скороход" или "Парижская коммуна". Benelli, Bonetti, Vasconte, Via Uno, Royal, Mantini, Enrico, Ralf…
Можно долго перечислять. У кого в какую сторону фантазия работала, так обувь и называли.
— Но едят же люди колбасу от Дымова и закусывают конфетами от Коркунова. Почему бы не носить именные туфли от Павлова?
— Продукты питания другое. Маркетологи проверяли. Когда речь о вещах, одежде, сразу включаются ассоциации: итальянское, значит, модное, немецкое — надежное…
Конечно, мог бы придумать для вас красивую легенду, наплести разных историй, но по характеру я не сказочник. Мне это не по душе. Предпочитаю говорить правду. Недавно мы вывели на рынок новые марки Borgezze и Anna Maniani, я выкупил у давнего знакомого Олега Медведева торговый бренд Thomas Munz. Безусловно, у Олега есть немецкое гражданство, его родители живут в Европе, но, конечно, нельзя говорить, будто это обувь исключительно из Германии.
С этим трудно что–либо поделать. Хотя я пытаюсь. Сейчас вот начинаю производить в Крыму обувь под названием "Таврика". Работа кипит, в августе планируем открыть первую очередь, а через пару лет выйти на выпуск миллиона пар. Посмотрим, как пойдет. Производство — это вам не магазин. Новую точку могу открыть за 2 недели, а персонал подобрать и того быстрее. Чтобы наладить полномасштабный выпуск продукции, на иные специальности людей надо годами обучать. Традиции, к сожалению, утеряны. Раньше во многих городах стояли фабрики–миллионники. В девяностые годы почти все позакрывались.
Понимаете, мы оказались фактически первопроходцами. Второму и последующим поколениям, бизнесменам, которые придут нам на смену, надеюсь, будет проще. Бренды приживутся, станут частью истории. А пока приходится прокладывать дорогу. Иногда — как по болоту.
— Вы единственный владелец компании?
— Всегда один руководил Zenden. Но у меня сильная команда и хорошие партнеры в разных проектах.
— Ваши фабрики по–прежнему работают?
— Пришлось закрыть, продать в середине нулевых. В России было невозможно шить обувь. Вылетишь в трубу, разоришься. Привозить продукцию из Китая, заполонить ею рынок — пожалуйста, а производить самому — ни–ни. В 2003 году я выпускал 250 тыс. пар обуви, хотел наращивать объемы, но тогда пришлось бы работать по–черному, придумывать какие–то схемы, вести двойную бухгалтерию. Вариантов не оставалось. Если делать по закону, быстро окажешься банкротом.
В итоге мне надоело прошибать головой стену, я отправился в Пекин, Шанхай, Гуаньчжоу, и вскоре продажи резко пошли вверх. Покупать готовый продукт в Поднебесной в разы выгоднее. В разы!
Рабочая сила там тогда была гораздо дешевле, себестоимость — заметно ниже. А в России производство, повторяю, обложено налогами вдоль и поперек. У нас не те отрасли экономики дотируют и субсидируют. До сих пор сохраняются льготные режимы там, где не надо, а для производителей ничего подобного нет.
На самом деле для реального роста ВВП нужно не так уж много, как кажется. Первый шаг — отмена ЕНВД для торговли. Как известно, единый налог на вмененный доход ввели для поддержки малого бизнеса, чтобы облегчить общение индивидуальных предпринимателей с фискальными органами. По факту это черная дыра, в которую бесследно улетают триллионы рублей. Легально создаются безналоговые зоны. Если это ИП, на него даже кассовая дисциплина не распространяется. Рисуй с потолка любые цифры, никто не проверит! Полстраны так работает.
Всем непредвзятым специалистам ясно: ЕНВД — страшное зло. Между тем этот халявный режим Совет Федерации торжественно продлил до 2021 года. А потом затылок чешем, думаем, где взять деньги на пенсии и зарплаты пенсионерам. Да вот же они, под ногами валяются!
И упрощенная система налогообложения (доход минус расход) не годится для крупных и средних компаний, надо оставлять НДС и налог на прибыль. Сейчас выгодно дробить бизнес ради режима налоговой оптимизации. Большие холдинги с оборотом 5–10 млрд рублей ищут способы получить льготы, прикидываясь маленькими и бедными. "Кручу, верчу, государство запутать хочу". И запутывают. Ради ухода от налогов в стране создаются сотни тысяч неэффективных рабочих мест. Огромные штаты бухгалтеров, экономистов, юристов и прочих консультантов занимаются тем, что ищут лазейку, позволяющую не доплатить в казну. Открывают счета в банках, создают юридические лица, деньги гоняют оттуда сюда… Лишь бы замести следы. Что эти люди производят? Исписанную бумагу? А работать, экономику двигать некому.
Самое любопытное: все это знают — и правительство, и законодатели, и бизнес–сообщество, но делают вид, будто не замечают проблему. Зато красиво рассуждают с высоких трибун об инвестиционном климате. Для начала добейтесь, чтобы все соблюдали правила игры. Как в боксе: не может спортсмен весом 48 кг выйти против тяжеловеса. Это будет избиение младенца, а не поединок. Почему же в бизнесе крупные компании прикрываются фиговым листком ИП и это сходит с рук? Впрочем, вопрос риторический, ответ очевиден. Кое–кому выгодно, чтобы ситуация сохранялась. Но это точно не в интересах государства. Монстры недоплачивают налоги из–за полученных льгот, а малый бизнес реально загибается, будучи не в силах конкурировать с теми, кто намного мощнее. Чистому атлету сложно победить накачанного допингом жулика. Это бои без правил.
Избыточная конкуренция тоже никому на пользу не идет. Она вызывает не синергию, а изжогу, как при переедании. Плохо всем. Поэтому на рынке обувных компаний почти нет работающих по–белому. И многие банкроты.
— А вы?
— Пока держимся.
— За счет чего?
— Трудимся день и ночь.
— Не аргумент. Получается, остальные дурака валяют?
— Да, многие плывут по воле волн, голову не включают. А за ситуацией надо следить постоянно. Я вот все вопросы стараюсь держать под контролем.
У России во всем своя специфика, даже в торговле обувью. Скажем, в Германии одни и те же туфли можно продавать на юге, где–нибудь в Баварии, и на севере, в районе Гамбурга или Бремена. А у нас ассортимент в Мурманске принципиально отличается от того, который выставлен в Сочи. Дело не только в климате и уровне достатка покупателей. Есть масса нюансов, которые надо учитывать.
О китайских уроках и новгородских обломах
— Упустил: вы ведь высшее образование так и не получили, Андрей Васильевич?
— В 1991–м пролетел в Великих Луках и больше поступать в институт не пробовал. Может, и хорошо, что остался без диплома, не дай бог, направили бы в чиновники.
— Вы так уверенно беретесь рассуждать на макроэкономические темы…
— Вокруг много умных ребят с разными МВА, у них учусь. Честно говоря, не устаю удивляться: у нас в стране целые институты экономистов выращивают, которые гордятся достижениями в теоретической науке, но при этом не видят банальных вещей в реальной жизни.
У меня много идей, как улучшить положение дел в отечественной экономике. Есть глобальные темы, есть менее значимые, но тоже важные. К примеру, хочу внести в Госдуму законопроект об аренде площадей в крупных торговых центрах. Не секрет, что так называемые якорные арендаторы из числа западных брендов пользуются в России безумными льготами. Не очень понятно, из каких побуждений делаются столь щедрые подарки за наш счет, а мы чувствуем себя пасынками, бедными родственниками. Ну вот открылся очередной магазин западного оператора. Девелоперы стоят, радостно хлопают в ладоши. Друзья дорогие, ответьте на простой вопрос: а экономике России от этого какой навар? Идет потребительская колонизация страны. За наши же, повторяю, деньги.
Если выйдем сейчас на улицу, покажу вам несколько крупных торговых центров в шаговой доступности. Растут как грибы–поганки после кислотного дождя. А чтобы найти хоть одно работающее производственное предприятие, придется по Москве колесить или за МКАД уезжать. Где действующие заводы? Ау! Сплошное купи–продай! Хватит уже торговать, пора начать самим что–то делать!
Поэтому и с часами работы торговых центров я предлагаю разобраться. Сегодня они открыты 84 часа в неделю. Без выходных, с 10 утра до 10 вечера. Это за гранью добра и зла. Ретейлеры — во всяком случае если это не гастроном — не должны работать двенадцать часов в сутки! Нужно сократить время работы магазинов. Скажите, ну какой нормальный человек поедет в понедельник утром покупать новые ботинки или брюки? Если не сделал этого в субботу или воскресенье, вряд ли без крайней нужды побежит спозаранку в будний день на шопинг. Магазин приходится открывать ради одного случайно заблудившегося покупателя. У продавцов и без того профессия не самая легкая и почетная, стоящая в шкале социальной привлекательности чуть выше, чем у девушек по вызову. Так еще и двенадцатичасовые смены! Ну кто выдержит подобную нагрузку? Отсюда и текучка кадров, другие проблемы с персоналом.
Девелоперы стоят на своем. Владельцы торговых центров заинтересованы эксплуатировать площади по максимуму, государство по обыкновению не вмешивается, повторяя, как мантру, что рынок сам рассудит и все отрегулирует. Но это лукавая фраза. Если бы на дорогах полагались только на мнение автомобилистов, правила движения давно отменили бы, разрешив нарушать скоростной режим и гонять по встречке. Так продолжалось бы не более одного дня, потом те, кто не угодил в аварию, признали бы, что светофоры важнее айфонов, и взмолились бы, чтобы поскорее вернули гаишников.
Понятно, что проблема с работой торговых центров не выглядит такой острой, но она есть. Я предлагаю ограничить время работы 70 часами. Хотя бы! У людей нет проблемы с тем, чтобы потратить деньги. У кого они есть, успеют совершить покупки, а желающие поглазеть по сторонам пусть по музеям и кинотеатрам ходят. Больше пользы. Зато продавцы, поставщики вздохнут чуть свободнее, работать начнут интенсивнее.
Это, к слову, имеет прямое отношение к теме повышения производительности труда и создания высокоэффективных рабочих мест, о чем так любят поговорить на всевозможных экономических форумах. Вот стоит дядя–гардеробщик в ресторане и выдает номерки посетителям. Ладно в обеденное и вечернее время приходит много народу, а в основном же он откровенно скучает. Но получает при этом полновесную зарплату, пусть даже маленькую. Или вот в Шереметьево и Пулково меня поражает стая мужиков, которые наперебой предлагают услуги таксистов, не успеваешь выйти из зоны прилета. Кто они такие и в чем заключается работа этих посредников? Снять маржу и положить себе в карман? А скажи человеку, что он — пустое место, поскольку оказывает псевдоуслугу, ничего не производит и ни гроша не вкладывает в ВВП страны, так он еще обидится. Хотя, действительно, это вымываемые из экономики России люди.
— Поэтому и собираетесь строить фабрику в Крыму?
— Да, мне не нравится, что Россию превращают в потребительскую колонию. Руки сами тянутся к производству, хочу создавать реальные рабочие места. В Крыму открыли свободную экономическую зону, год назад предоставили предпринимателям ряд льгот, среди которых одна определяющая — по зарплате. ЕСН, единый социальный налог — 7 процентов вместо стандартных 30. Экономия существенная. По крайней мере можно попытаться окупить издержки, выйти в прибыль.
В принципе необязательно самому строить фабрику, достаточно иметь надежных партнеров. Мы шьем обувь в Дагестане, Ростове–на–Дону…
— А в Гуанчжоу когда офис открыли?
— Как начали летать туда, так и открыли. Работают технологи, переводчики… В штате человек сорок. И, обращаю внимание, все наши соотечественники.
— Почему?
— Не питаю иллюзий: китайцы между собой обязательно договорятся, один будет работать на другого. Зачем мне засланные казачки?
Хотя, безусловно, в Китае есть чему поучиться. Там созданы производственные зоны для всех секторов экономики, идет кластерное развитие. Обувь шьют в Гуанчжоу, Вэньчжоу, Чэнду и Фуцзяни. В каждом из этих регионов автоматом вырастают предприятия по комплектующим — сырью, подошвам, молниям, упаковке… Логистика просчитана до мелочей, чтобы минимизировать затраты. Поэтому они выпускают сейчас почти 15 миллиардов пар обуви в год, а могут — хоть 20, хоть 30 — лишь бы рынок переварил такое количество.
Я практически каждый месяц летаю в Китай. Надо постоянно контролировать ситуацию. Мы же в 2016–м году купили два бренда — Thomas Munz и Mascotte, которые тоже заказывали там обувь, но в более дорогом ценовом сегменте. У них были свои поставщики, теперь нужно договариваться заново.
В России полно "серых" компаний, которые, не платя налоги, любыми способами тащат в страну контрафактный и контрабандный товар. Мы декларируем все. И принципиально не даем взяток. Никому и ни одной. Даже правила дорожного движения я много лет стараюсь не нарушать.
— Прекрасно! Я напишу, Андрей Васильевич, только ведь не поверят.
— Это вопрос не веры, а знания. От нас налоговики годами не уходят, все подразделения по очереди шерстят. Ищут. Пожалуйста! Мы открыты. Последнее шоу: потребовали предоставить 80 тысяч сканов заявлений о возврате бракованной обуви. Якобы вскрыли схему обналички. Смешно! У нас компания с большими оборотами, вот за год по всей стране и накопилось такое количество брака. Трудозатраты на сканирование этого вороха бумаг обойдутся мне в 3–4 миллиона рублей. Как бы намекали: доплати в бюджет, тебе же дешевле станет. 99 процентов налоговых проверок заканчиваются доначислениями…
На рынке все в курсе, что работающие по–белому компании можно на пальцах одной руки пересчитать.
— Это кто?
— Kari, Ecco, Zenden… Ну, еще парочка от силы. Остальные — оптимизаторы разных мастей.
Впрочем, мы не жалуемся, привыкли работать в цейтноте и отбиваться от всех — мировых транснациональных корпораций, которые давят сверху, "серых" конкурентов, поджимающих снизу. Мы — калачи тертые, жизнью битые, кризисами мятые. И я, и наша компания.
— Сколько обуви вы завезли из Китая в 2016–м?
— Точную цифру по памяти не назову. Думаю, миллионов шесть с половиной. В этом году будет больше — до 10 миллионов. Растем!
— А что напишете на коробках? "Сделано в России"?
— Ни разу не наклеили на китайскую пару этикетку, будто это выпущено в нашей стране. Тем более в Италии или Германии. Отвечаю за свои слова: ни разу. Для меня подобное находится за гранью добра и зла. Да, я бизнесмен и должен зарабатывать деньги, но не такой же ценой. Хотя, не скрою, некоторые коллеги посмеиваются над моей щепетильностью. Но это дело их совести. Каждый выбирает для себя.
До 2005 года мы занимались только оптом и производством, а потом открыли первый магазин. Конечно, в Великом Новгороде, где малая родина, где мои корни. Огромный зал, 400 м2, в городе не было ничего похожего. Туда несколько дней стояли очереди, хвост растягивался на сотни метров. Сегодня у нас более 350 магазинов в 100 с лишним городах страны, в компании работает более 4 тысяч.
— Но вы же теперь не только обувью занимаетесь?
— Да, вот приобрели в Пятигорске торговый центр и продовольственный рынок. Так получилось…
— Смотрю, это ваша любимая присказка.
— У меня действительно так по жизни получается. У нас есть партнер на КавМинВодах. Предложил купить торговый комплекс в центре города. Мы взяли. Привезли англичан, сделали с их помощью реконцепт, открыли на седьмом этаже видовой ресторан. В 2016 году "Галерея" заняла третье место среди лучших малых торговых комплексов в России.
Потом нам предложили Верхний рынок в Пятигорске. Такой, знаете, советский, совершенно убитый. И его взяли. Тоже будем радикально перестраивать. Что–то наподобие того, что в Москве сделали с Усачевским и Даниловским рынками. Фуд–корт с кавказскими кухнями, аккуратные торговые ряды, униформа продавцов… Хотим превратить Верхний в туристическую достопримечательность города. Например, гости Стокгольма обязательно идут в Эстермальм Салухали.
Проект готов, в феврале начнем строить, к лету запустим первую очередь. Если опыт окажется удачным, займемся реконструкцией рынков и в других регионах.
Понимаете, я хочу выпускать продукцию и делать объекты, за которые не будет стыдно. Для меня это ключевой вопрос, цель, к которой стремлюсь. А яхты, личные самолеты или виллы на Лазурном Берегу — не мои мечты. Не собираюсь сходить с ума, лишь бы заработать больше других. Знаете, как говорят: не важно, сколько у тебя денег, главное, чтобы хватало. Мне хватало еще в деревне. Сейчас — тем более. Не вижу смысла приобретать недвижимость за границей или даже где–нибудь на юге России — в Сочи или Крыму. Зачем? Если решу отдохнуть, могу позволить себе остановиться в лучшем отеле в любой стране мира. Ну, куплю дом, а потом он будет пустовать 11 месяцев в году? Ради чего? Чтобы прихвастнуть в разговоре с приятелями? Суета…
На Рублевке сегодня половина особняков заколочена. В них живут таджики–садовники, делают селфи и отправляют женам на родину, мол, посмотри, дорогая, в каких хоромах обитаю.
Я с радостью вернулся бы в деревню, в Заручевье. Как ни крути, ни к одному месту не испытываю такой привязанности. Сейчас это духовными скрепами, кажется, называют. Но моей деревни больше не существует. В ней нет ничего и никого. Ни души. Хотя еще в начале 1990–х в двух десятках домов жили люди. Кто не умер, тот уехал. Лет пять–шесть назад был пожар, полдеревни выгорело. Я купил соседский дом, привел в порядок, остальные стоят заброшенные.
Кстати, обещал рассказать, как бодался с новгородскими властями. Года три назад земляки написали письмо, попросили помочь району, который окончательно загибается. Начальники рапортуют о развитии сельского хозяйства, успешном освоении бюджетных средств, а на все Поддорье с округой осталось сорок коров. Сорок! Автостанцию в райцентре закрыли, люди на улице ждут автобус. Даже на общественной бане замок повесили. О чем тут можно говорить?
Словом, приехал, посмотрел, прикинул… По затратам как пару новых магазинов открыть. Решил перевести в Поддорье одну из компаний, чтобы налоги в местный бюджет платить. Сначала отремонтировал детсад, потом музыкальную школу, спортивную, хотел поддержать предпринимателей, но натолкнулся на глухую стену. Ремонт в моей родной средней школе в Поддорье делали новгородские подрядчики. Сработали крайне некачественно и сильно раздули смету. На что я и указал. Вызвал из Санкт–Петербурга представителей компании–аудитора, они все проверили, пересчитали, нашли приписки на 1,4 миллиона рублей. Я не люблю, когда пытаются обманывать и воровать.
После этого местные начальнички стали чинить мне препоны по любому поводу, пытаясь объяснить, как надо жить в глубинке. Я не принял их аргументы. Ну и началось. К тому времени я успел открыть в Заручевье военно–патриотический лагерь "Вымпел", который собирался сделать ведущим в Новгородской области и на всем Северо–Западе. Построил домики для ребят, вышку, тир, полосу препятствий.
Провели в 2015–м шесть смен, лейтмотивом была тема любви к Родине. Более полутысячи мальчишек и девчонок прошли тактическую подготовку, стреляли, бегали, прыгали, занимались скалолазанием… Местную детвору брали бесплатно, для приезжих из Москвы и Питера максимальная цена двухнедельной путевки составляла 8 тысяч рублей. Символическая сумма, за которую мы ребят кормили, поили и экипировали, оставляя форму на память.
Знаете, как родители наших воспитанников говорили? "Отдавали вам охламонов, а забираем бойцов".
— А кто были инструкторами?
— Отставные офицеры, ветераны спецназа, спортсмены, альпинисты, детские психологи.
— И все финансировалось из вашего кармана?
— Разумеется. Сумма? Сейчас скажу. С учетом строительства… Я ведь еще выкупил школу в соседнем селе Перегино, привел в полный порядок, правда, уже без привлечения новгородских умельцев. Хотел создать круглогодичный федеральный центр подготовки инструкторов для военно–патриотических лагерей. Словом, миллионов тридцать потратил, не меньше. В 2016–м был готов вложить еще 10 миллионов. Думал ферму восстановить, хозяйство поднять. А все сломалось, по сути, из–за амбиций чиновников.
Подавший на днях в отставку губернатор Сергей Митин приезжал в 2015-м в "Вымпел–Заручевье", хвалил проект. И спикер областной Думы Елена Писарева обещала поддержку. А потом вдруг оказалось, что земля, на которой стоит лагерь, выкуплена. 400 гектаров за 400 тысяч рублей. Разумеется, с нарушением законов. Вокруг все лежит бесхозное, а именно этот участок срочно понадобился.
Наверное, думали, что я заплачу за него любую цену. Но я не стал этого делать. Мне легче деньги потерять, чем связываться с жуликами и мошенниками. Смотрю на этих людей и не понимаю, кто их назначал и выбирал. Уровень пещерный, личная корысть, сквозящая в каждом слове и жесте. С ними абсолютно ни о чем нельзя договариваться. Бессмысленно. Пустая трата времени, средств, сил.
В итоге в 2016–м мы провели еще шесть смен, отработали лето на занятой врагом территории и закрыли лагерь. Что смогли, демонтировали и увезли. На последних зимних каникулах временно базировались под Питером, летом рассчитываем перебраться в Крым, где взяли в аренду старый советский санаторий имени 30–летия Октября. Приведем его в порядок и опять начнем принимать ребят, растить патриотов. Жаль, на Новгородщине ничего подобного нет. Может, что-то изменится с приходом исполняющего обязанности губернатора Андрея Никитина. Время покажет. Пока же мы подали иски в суд и прокуратуру на незаконные действия местных властей. Ждем результатов проверок.
— Слышал, вы еще собираетесь участвовать в финансировании съемок художественного фильма на историческую тему?
— Хочу помочь питерским ребятам. Если позвать режиссером — условно — Федора Бондарчука, стомиллионный бюджет быстро вырастет до миллиарда, поэтому постараемся не тушить пожар деньгами. Есть круг предпринимателей, готовых скинуться на благое дело. Речь об эпизоде Первой мировой войны, когда в августе 1915–го немцы, отчаявшиеся взять штурмом крепость Осовец, провели против ее защитников химическую атаку. Отравленные хлором, харкающие кровью, умирающие солдаты 13–й роты 226–го Землянского полка поднялись в штыковую, чем повергли неприятеля в трепет. В истории этот факт известен под названием "атака мертвецов". Не знаю, получится ли снять хорошее кино, но ближайшим летом попытаемся. Я и сам готов сыграть в массовке. Побреюсь наголо, штык на трехлинейку насажу и пойду гонять врага по полям и лесам.
— А как семья реагирует на то, что столько сил, а главное — денег тратите, скажем честно, налево?
— Во–первых, не налево, а направо. На правое дело. Во–вторых, семья меня поддерживает. Во всем. А как иначе? Я ведь многодетный отец, у меня их шестеро. И все девчонки. Алена, Настя, Маша, Полина, Даша и Аня. Женское царство. Так получилось…
— Сына хотите?
— Конечно! А пока воспитываю дочек. Младшие даже диснеевские мультики не смотрят. Только советские и российские. Считаю, наши лучше, добрее, душевнее и поучительнее. "Кошкин дом" видели раз сто, "Непослушного котенка" — не меньше двухсот, "Бабушку–лошадушку" примерно столько же. И без Гарри Поттера можно обойтись. Зато песни военных лет поем хором. Весь репертуар!
— Патриотично. А в гардеробе у вас есть хоть одна пара обуви, продаваемая Zenden? Или сапожник без сапог?
— Обижаете! Конечно есть.
— Декоративный экспонат?
— Спортивные кроссовки Dixer. Каждый день пользуюсь. Даже пытался подсунуть пару Роджеру Федереру, когда в конце прошлого года отдыхал с семьей на Мальдивах. Швейцарец с женой Мирославой и детьми арендовал соседнюю виллу в отеле Cheval Blanc. Мы встречались в спортзале, раскланивались, и я ненавязчиво старался заинтересовать Роджера нашей продукцией. Не повелся. У него жесткий контракт с Nike. Хочу, кстати, поздравить Федерера с недавним выигрышем на Australian Open… Будут и у нас большие победы. Не только у компании Zenden, разумеется. Мы живем в великое время и в великой стране. Все только начинается…
Справка
ZENDEN Group – российский диверсифицированный многопрофильный холдинг федерального масштаба. Под управлением компании находится розничная сеть, современные торговые центры, обувные производства, зарубежные представительства и ряд социальных проектов.
Всего за 3 года работы в Санкт-Петербурге Группа ZENDEN заняла лидирующие рыночные позиции. Под брендами ZENDEN, Thomas Munz и Mascotte в регионе работает более 40 магазинов. В течение двух лет компания планирует удвоить количество торговых точек в регионе.
В Республике Крым Группа ZENDEN реализует масштабный инвестиционный проект по строительству уникального производственного кластера и новой обувной фабрики мощностью более 1 000 000 пар обуви в год. Проект гармонично вписывается в рамки философии холдинга и открывает перед ним принципиально новые возможности по производству качественной обуви в соответствии с лучшими мировыми стандартам.
С мая 2016 года портфель брендов компании был усилен известными обувными марками Thomas Munz и Mascotte, которым доверяют более трех миллионов потребителей в России. Сделки стали заметными событиями на рынке ритейла, позволили Группе уверенно войти в средний ценовой сегмент и укрепить лидерские позиции ZENDEN на российском обувном рынке.
